В сентябре 2012 года Барбара Моргенштерн выступила в Москве в рамках выставки musik+X. В этом интервью она рассказывает о своем первом музыкальном провале, о якобы смерти электронной музыки и о своем опыте с двойниками Ника Кейва.
Госпожа Моргенштерн, как Вас точнее всего охарактеризовать?
Я бы сказала так: меня можно назвать композитором, клавишницей, певицей, продюсером и руководителем хора. Я не тот человек, который садится и часами занимается на пианино. Мне важнее сочинять музыку и выпускать ее. Процесс создания очень многое для меня значит. Поэтому я в первую очередь характеризую себя как композитора.
Что побудило Вас к созданию первого альбома: то обстоятельство, что у Вас появился старый орган Vermona из ГДР? Или повлияли квартирные концерты берлинской музыкальной тусовки?
Я начала сочинять песни уже в школе. Потом сложились вместе разные обстоятельства. С несколькими друзьями-музыкантами я отправилась из Гамбурга в Берлин. У нас уже был за плечами неудачный опыт с лейблом East West – с ним мы так и не заключили контракт на издание альбома. И вот мы сидели и думали: а теперь что делать? И одному из друзей пришла в голову идея устраивать концерты у себя дома. Тогда было много свободных помещений. После падения Стены казалось, что все возможно. Оглядываясь назад, я могу сказать, что это были очень романтические времена. Времена всеобщего энтузиазма и подъема. Я тогда решила выпускать свою музыку сама, без лейбла. И одновременно распрощалась с мыслью о собственной группе и решила выступать сольно. До того, как у меня появилась Vermona, я играла на чужом синтезаторе Siel. На нем можно было играть одновременно несколько ритмов и накладывать, например, вальс на диско. Я решила, что это гениальный принцип: я запускаю ритм, при этом наигрываю на клавишах и – раз! Песня готова. С этого, наверное, все и закрутилось.
Падение Стены обычно ассоциируется с появлением культуры клубов и техно. Почему Вы выбрали для себя путь сольного автора-исполнителя?
Техно меня никогда особенно не интересовало. Наркотики тоже. Я пару раз была на техновечеринках и всегда чувствовала себя как на другой планете. Книгу «Саунд семьи» Феликса Денка и Свена фон Тюлена я прочитала запоем. Там упоминались некоторые мои друзья, например, Томас Фельманн, и я поняла: «Ага, вот что тогда происходило, ясно. Вот поэтому он сейчас там, где он есть». В те годы я много танцевала, но в основном под хип-хоп. Техно мне было не по душе потому, что бит казался слишком простым. Но с техносценой нас связывала общая идея: просто брать и делать. Тогда существовали бесчисленные бары, которые работали в определенные дни недели: бар по четвергам, бар по средам, бар по вторникам. И под тем же девизом – «Возьмем и сделаем!» – проходили и наши квартирники. В такой интимной обстановке моя музыка звучала отлично. Я не любительница выступлений перед огромной аудиторией.
Звучит логично. По приглашению Немецкого культурного центра имени Гёте в 2003-2004 годах Вы отправились в мировое турне и побывали в общей сложности в 34 городах. Насколько трудно переработать такой опыт?
Должна сказать, что это было довольно жестко. После этого я взяла паузу на год. В физическом плане было очень тяжело, уже хотя бы из-за смены часовых поясов. Но знакомство с новыми местами и приобретенный там опыт – это бесценное сокровище. На моем последовавшем альбоме, The Grass Is Always Greener (2006), многое связано с этим мировым турне. Даже обложка. Но когда много путешествуешь, а потом приезжаешь домой, оказываешься предоставлен исключительно самому себе. И нужно снова упорядочивать свои будни: что я буду делать сегодня? С кем встречусь? С кем пойду в город?
Какие города постсоветского пространства Вы посетили во время того турне?
Только Санкт-Петербург. Но я была в Москве раньше, в марте 2000 года, на фестивале женщин-музыкантов. В 2006 году еще раз побывала в России: сначала была в Мурманске на фестивале культуры, а потом, благодаря Немецкому культурному центру имени Гёте, в Москве, Саратове и Самаре. Во время этого тура у меня было намного больше времени, так что я, соответственно, смогла больше записать и приобрести больший опыт. Потом я еще раз была в Санкт-Петербурге, там хорошо развита электронная сцена. А в Мурманске, к моему удивлению, оказался силен хип-хоп.
Какое впечатление произвела на Вас Москва?
В первый раз, в 2000 году, я ехала туда с романтическим представлением о радушном и гостеприимном городе – и была ошарашена диким капитализмом, который меня там встретил. В тот раз я выступала сначала в культурном центре, а потом в закрытом клубе, за членство в котором люди ежегодно выкладывают немаленькую сумму. Раньше я с подобным не сталкивалась. Гендерные роли меня там очень шокировали. На это я всегда обращаю внимание, мне это важно.
В своих произведениях Вы часто затрагиваете тему капитализма и глобализации. Эти композиции служат «для выпуска пара», или так Вы призываете слушателей задуматься над темой?
Полагаю, что и то, и другое. Когда я пишу музыку, всегда задаю себе вопросы: что для меня важно? О чем я пишу? Что я хочу сказать? Самые счастливые моменты в моей жизни – вовсе не те, когда я покупаю себе какую-нибудь ерунду. Во время мирового турне мне бросилось в глаза, насколько глобализирован наш мир. Всюду одни и те же бренды: Starbucks, McDonald‘s, и так далее, и тому подобное. Когда видишь, как сила рынка уравнивает всё, как разрушается местная культура, испытываешь настоящий шок. Я не могу понять жадность и жажду власти, которые стоят за этими процессами. Но я думаю, что с ними нужно бороться. Я чувствую необходимость громко заявить: я против! Это вещи, которые меня волнуют, и которые находят отражение в моих текстах. Я считаю все это бесчеловечным. Что нам дает обладание большими материальными благами? Я приезжаю в Москву и стою в пробке из «гелендевагенов». Зачем? Чему я при этом научу своего ребенка? Что такое потребление? Мы стали частью огромной машины, которая заставляет нас выбрасывать вещи, бессмысленно потреблять, разрушать окружающую среду. На мой взгляд, это совершенно не то, к чему стоит стремиться.
Как Вы оказались на лейбле Monika Enterprise, принадлежащем Гудрун Гут?
Для меня самой это была большая неожиданность, ведь с женскими сообществами я к тому моменту имела немного общего. Когда ты музыкант, то обычно твои коллеги по цеху – мужчины. По крайней мере, у меня так было до тех пор. Идея лейбла Monika Enterprise – продвижение женщин-музыкантов. Гендерный компонент там никто навязчиво не форсирует, но, тем не менее, идея заключается в том, что, например, после концерта зрители должны заметить: «Да в этой группе одни женщины».
Собственно, ко мне обратился Гидо Мёбиус и сказал, что лейбл Monika Enterprise – то, что нужно для музыкантов, которые предпочитают квартирные концерты. Гудрун Гут основала этот лейбл, потому что эта тусовка очень напоминала ей ее собственную тусовку 80-х, инди-культуру. Мне это все тогда было как-то странно. А потом очень понравилось. Мы подружились, и я 14 лет верна этому лейблу.
На последнем альбоме Ваш вокал значительно более заметен, чем на предыдущих, и поете Вы теперь по-английски.
Главным толчком к тому, чтобы петь по-английски, стало то, что я сделала проект с Немецким культурным центром имени Гёте: нужно было прочитать или спеть написанные на английском стихи афганских женщин. Это было потрясающе. Я дала голосу полную свободу. Собственно, поэтому я сейчас пишу тексты и по-английски. Но это не значит, что так будет всегда.
Композиция Kookoo велит: «Танцуйте!». Откуда этот императив?
Мой последний альбом был очень акустическим, и в этот раз я решила двинуться в сторону поп-музыки, сделать клубную вещь. На меня кардинальным образом повлиял прекрасный альбом, который выпустил в 2010-м году музыкант из Гамбурга Панта дю Принс (Хендрик Вебер). Когда я его слушала, то поняла: утверждение, что электронной музыке приходит конец – полная ерунда. И тогда мне очень захотелось заняться электронными ритмами, создать нечто взрывное. Поэтому в Kookoo и звучит буквальное требование: танцуйте под эту песню!
Я должен еще задать вопрос о песне Night-Time Falls, Вашем негативном опыте с Ником Кейвом, его двойником и российскими промоутерами. Какой опыт лег в основу этой композиции?
Это был сон. Наутро я рассказала его моему другу, а он сказал, что я непременно должна написать об этом песню. Так и вышло.
О Вашем первом альбоме журнал de-bug написал так: «Этот альбом поможет лейблу Monika Enterprise стать немецким Rephlex. Возможно все, главное, чтобы всем нравилось. Крутизна придет сама по себе». Вы стали более крутой со времен первого альбома?
Во всяком случае, я стала более уверенной в себе. Я думаю, дело просто в опыте, накопленном за годы. Просто в осознании того, что даже если сегодня день не очень удался, то завтра тем более будет лучше. Если так посмотреть, то я, безусловно, стала круче.
Благодарю Вас за интервью.
Благодарю Вас.
Вопросы задавал Андреас Фертиг.
Гёте-Институт в России
Copyright: Goethe-Institut Russland
Online-Magazin «Deutschland und Russland»
Сентябрь 2012
http://www.goethe.de/Russland/Zhurnal
